Птица малая - Страница 7

У иезуитов было традицией изучать языки. Неудивительно, что сразу после посвящения в сан Сандоса поощрили взяться за докторскую диссертацию по лингвистике. Три года спустя все ожидали, что Эмилио Сандосу, доктору философии из Ордена иезуитов, предложат должность профессора в иезуитском университете.

Вместо этого лингвиста попросили помочь в проекте по восстановлению лесных массивов на Труке, одном из Каролинских островов, преподавая в средней школе Зейвира. После тринадцати месяцев, не отработав традиционных шести лет, он был направлен в эскимосский городок, расположенный близ Полярного круга, где провел год, помогая польскому священнику ликвидировать безграмотность среди взрослых. Затем был христианский анклав в Южном Судане, где он вместе со священником из Эритреи работал в пункте помощи кенийским беженцам.

Эмилио привыкал ощущать себя неумелым и незнающим. Он постепенно свыкся с первым разочарованием, вызванным его неспособностью общаться учтиво, бегло или с юмором. Он учился смирять какофонию языков, соперничающих в борьбе за главенство в его мыслях, и применять пантомиму и собственную выразительную мимику, чтобы преодолевать барьеры. За тридцать семь месяцев он освоил трукский, диалект северных эскимосов, польский, арабский (на котором говорил с весьма неплохим суданским произношением), гикуйский и амхарский. А самое главное (с точки зрения его руководства), несмотря на внезапные назначения и собственный взрывной темперамент, Эмилио Сандос начал учиться терпению и послушанию.

– Тебе письмо от архиепископа, – сказал ему отец Тахад Кесаи, когда в один жаркий день, спустя несколько недель после первой годовщины его приезда в Судан, он вернулся в их общую палатку, на три часа опоздав к тому, что здесь считалось ланчем.

Сандос недоуменно уставился на него. Он был вымотан настолько, что его лицо в тени палатки казалось зеленым.

– Точно по графику, – произнес он, устало падая на походный стул и открывая свой компьютерный блокнот.

– Возможно, это не новое назначение, – предположил Та-хад.

Сандос фыркнул. Оба знали, что это именно оно.

– Козье дерьмо! – с досадой сказал Тахад, озадаченный тем, как главы Ордена обращаются с Сандосом. – Почему они не дают тебе отслужить полный срок?

Сандос не ответил, поэтому Тахад, чтобы не мешать собрату читать сообщение, принялся выметать песок обратно в пустыню. Но молчание затянулось, и когда Тахад повернулся, чтобы взглянуть на Сандоса, то встревожился, увидев, что его трясет. А затем Сандос закрыл лицо руками.

Растроганный Тахад подошел к нему.

– Ты хорошо здесь работал, Эмилио. По-моему, это безумие: двигать тебя с места на место – Голос Тахада затих. К этому моменту Сандос уже утирал слезы, издавая пугающее поскуливание. Не в силах говорить, он взмахами подозвал Тахада к экрану, приглашая прочесть послание. Тахад прочитал и удивился еще больше.

– Эмилио, я не понимаю… Сандос взвыл и чуть не упал со стула.

– Эмилио, что тут смешного? – потребовал Тахад, чье недоумение превратилось в гнев.

Сандосу предлагали уведомить университет Джона Кэррола, расположенный в пригороде Кливленда, Соединенные Штаты Америки, что он отказывается от места профессора лингвистики, но будет сотрудничать с экспертом по искусственному интеллекту, который закодирует и компьютеризирует метод Сандоса по изучению языков в полевых условиях, дабы будущие миссионеры смогли воспользоваться его богатым опытом – к вящей славе Господа.

– Извини, Тахад, это сложно объяснить, – выдавил Сандос, отправлявшийся в Кливленд, чтобы стать интеллектуальной падалью для ИИ-стервятника – ad majorem Deigloriam. – Это кульминация трехлетней шутки.

Спустя целых тридцать лет или всего десятью годами позже, измученный и неподвижный, лежа, уставившись в темноту, после того как три солнца Ракхата давно зашли, больше не истекая кровью, перестав блевать и отойдя от шока настолько, чтобы вернулась способность мыслить, Эмилио Сандос подумал, что, возможно, этот день в Судане был на самом деле лишь частью подготовки к кульминации всей его жизни.

Это была странная мысль, учитывая обстоятельства. Даже тогда он это понимал. Но думая так, Эмилио с пугающей ясностью осознал, что на своем пути открытий в качестве иезуита он стал не просто первым человеком, ступившим на Ракхат, не только исследовал районы самого крупного материка этой планеты, выучил два здешних языка и полюбил некоторых из его жителей. Он также обнаружил самые дальние рубежи веры, а заодно определил точную границу отчаяния. И как раз в этот миг Эмилио научился по-настоящему страшиться Господа.

3

Рим: январь, 2060

Еще через семнадцать лет или же всего один год спустя, направляясь к Эмилио Сандосу через несколько недель после их первой встречи, Джон Кандотти едва не свалился в Древний Рим.

Этой ночью грузовой фургон добавил последнюю толику груза и вибрации к тому, что могла выдержать улица XIX века, проложенная над средневековой спальней, которую устроили в стенах высохшего римского бассейна, и все это бредовое сооружение обвалилось. Дорожная команда ухитрилась вытащить фургон, но огородить провал не удосужилась. Спешащий, как обычно, Джон едва не влетел в эту дыру. О том, что дело неладно, его предупредило странное эхо шагов, и он затормозил, задержав ногу в воздухе и остановившись как раз вовремя, чтобы не свернуть себе шею весьма любопытным, с точки зрения историков, способом. Именно такие вещи постоянно нервировали его в Риме, но из этого случая Джон вывел комичное заключение: его жизнь в этом городе в основном зависит от слуха.