Он потряс головой, пытаясь изгнать из нее туман, и его глаза опять расширились.
– Ну-ну. Просто посиди некоторое время. Кровяное давление должно прийти в норму.
Скрестив руки, Энн прислонилась к переборке, наблюдая за ним как медик, размышляя о том, что видела. Он коротко засмеялся, а затем притих, ожидая, когда вернутся силы.
– Я удивлена, – задумчиво сказала Энн, – что ты удивился.
– Насчет планеты?
– Да. Ведь все это было твоей идеей. Я думала, у тебя что-то вроде прямого доступа к Господу.
Она была вовсе не такой саркастичной, какой могла бы быть. На самом деле Энн произнесла это почти бесстрастно, лишь намекнув на неискренность – для самозащиты.
Эмилио долго молчал, дважды начиная говорить что-то, но затем вновь умолкая. Наконец он произнес:
– Энн, можно я скажу тебе кое-что? По секрету?
Она соскользнула по стене, в отличие от Эмилио контролируя свое падение на пол, и уселась со скрещенными ногами, глядя на него.
– Я никогда не говорил этого никому, Энн, но… – Он опять замолк и нервно рассмеялся: – Наверное, это своеобразный рекорд, да? Человек, способный быть совершенно невразумительным на четырнадцати языках.
– Ты не обязан говорить, если не хочешь.
– Нет. Мне нужно сказать кому-то. Не кому-то. Тебе. Мне нужно сказать об этом тебе. Энн, я лишь теперь вхожу туда, где, как все считают, я пребывал все время.
Опять повисла пауза, пока Эмилио решал, сколько можно ей открыть и с чего начать. Наблюдая за ним, Энн ждала, довольная, что на его лицо вернулся румянец, а затем растроганная – когда сообразила, что на самом деле он покраснел. Саморазоблачение похоже на секс, подумала она. Нелегко обнажать душу.
– Энн, ты должна понять. Я не из тех, кто решил стать священником уже в семь лет. Я начал… ну, ты видела Ла Перла, верно? Но ты и представить не можешь, каково это – расти там. – Эмилио снова замолчал, захлестнутый воспоминаниями. – Как бы то ни было, иезуиты, в особенности Д. У., показали мне, что можно жить по-другому. Я не говорю, что сделался священником из благодарности… Ладно, признаю: возможно, это одна из причин. Но я хотел стать похожим на них. Похожим на Д. У.
– Не так уж плохо, – сказала Энн, спокойно взирая на него. Он глубоко вздохнул.
– Нет. Это хорошо. И дело не только в благоговении перед героями. Я хотел этой жизни и не жалею, что ее выбрал. Но… Энн, помнишь, как-то я сказал, что по поведению людей трудно понять, верят они в Бога или нет? – Эмилио внимательно следил за ней, высматривая следы отвращения или разочарования, но она не выглядела шокированной или хотя бы удивленной. – Знаешь, из тебя вышел бы хороший священник.
– Если бы не целибат, – засмеялась Энн. – К тому же церковь до сих пор полагает, что во мне избыток Х-хромосом. Не уходи от темы.
– Верно. Верно. – Эмилио вновь помедлил, но в конце концов пришли нужные слова: – Я был, как те физики, о которых ты говорила. Я был, как физик, который верит в кварки рассудком, но не чувствует их. Я мог привести все доводы святого Фомы насчет Господа, цитировать Спинозу и произносить правильные фразы. Но я не чувствовал Бога. Не верил в него сердцем. Я мог защищать идею Бога, но все это были «показания с чужих слов», как сказал бы юрист. Это не было для меня эмоциональной правдой, как для парней вроде Марка. – Он обхватил плечи руками и наклонился к коленям. – Я был словно дом, пустующий в ожидании Бога. Но я не отчаивался. Терпеливо ждал. Я свысока смотрел на людей, уверенных в своей особой близости к Богу. – Его голос был очень тихим, и он состроил гримасу, говорившую: «Кого они дурят?» – Я всегда думал: ну да, конечно, – наверное, ты видишь и Элвиса в прачечной…
– Эй! А что в этом такого? – возмущенно воскликнула Энн. – Я лично видела Кита Ричардса в бакалейном магазине в Кливленд-Хайтсе.
Засмеявшись, Эмилио сдвинулся обратно на кровать, чтобы она могла сесть возле стены.
– Ладно. Однажды звонят мне в четыре утра. А затем все мы сидим в кабинете Джимми, слушая невероятную музыку, и я говорю: интересно, а можем мы туда полететь? И Джордж, Джимми, София говорят конечно, нет проблем, надо лишь сделать расчеты. А ты думаешь: мы что, сумасшедшие? Ну, я тоже так думал, Энн. То есть сперва это было как бы игрой! В самом деле я забавлялся мыслью, что это – воля Господа.
Энн вспомнила его тогдашнюю шутливость. В то время это казалось очень странным.
– Я все ждал, что игра прекратится, что все от души посмеются надо мной и я вернусь к своим делам, пытаясь заставить Ортегу отдать мне тот дом для детского сада, споря с Ричи Гонзалесом и муниципалитетом о ремонте канализации на восточной окраине и все такое, да? Но она просто продолжалась. Отец Генерал, астероид, самолет и все эти люди, трудившиеся над безумной идеей. Я все ждал, что кто-то скажет: Сандос, идиот, сколько хлопот из-за ерунды! Но это длилось и длилось.
– Как сказал Д. У., чертова уйма черепах, появившаяся на чертовой уйме столбов.
– Да! Итак, я лежу в кровати, ночь за ночью, и больше не могу спать, а ты меня знаешь – обычно я засыпаю на полуслове. Бывало, всю ночь думаю: что тут происходит? И часть меня говорит: ты, тупой ублюдок, – Бог пытается тебе что-то сказать. А другая моя часть возражает: Господь не разговаривает со шпаной из Пуэрто-Рико, разве не знаешь?
– С чего ты взял? Видишь ли, я спрашиваю как один не вполне убежденный агностик у другого.
– Ну, ладно, слова насчет Пуэрто-Рико я беру назад, но Господу не к лицу заводить любимцев. А что во мне такого особенного, чтобы Бог потратил время, стараясь что-то мне сказать?
Он выпустил пар, и Энн дала ему собраться с мыслями. С минуту Эмилио молчал, глядя в пустоту, затем посмотрел на нее, улыбнулся и, спустившись с кровати, сел рядом с Энн на полу – плечом к плечу, подняв, как и она, колени. Разница в возрасте казалась сейчас совсем не важной. Энн на миг вспомнилось, как она вот так же сидела со своей лучшей подругой, когда им обеим было по тринадцать, – делясь секретами, строя планы.